встретилось в Сказании о крещении Руси по Лаврентьевской летописи (987 г.)

"Въ древней русской письменности это слово употребляется повидимому раньше всего въ значеніи мусульманской мечети, затѣмъ вообще иновѣрнаго и даже языческаго храма... А. А. Шахматовъ полагаетъ, что слово это попало въ русскій языкъ непосредственно изъ греческаго (ῥαπάτιον), а греки, прибавимъ, могли вполнѣ получить его прямо отъ арабовъ, такъ какъ на арабско-византійской границѣ были подобныя «робаты»"

в первых славянских переводах слово оказалось соответствием греч. βαπτισμός, но единичные примеры из древнего перевода Евангелия "говорят о том, что слово крьштениѥ означает определенное ритуальное действие, хотя и не то, для обозначения которого оно, казалось бы, было создано. Такое словоупотребление возможно лишь потому, что своим происхождением славянское слово связано не с крестом, но с Иисусом Христом" (ср. нем. kristen

"Анализ источников позволяет выявить, что с распространением аскетического дискурса при сохранении базового значения «исповедующий священник» к духовнику постепенно начинают предъявляться требования, отсылающие к монашеской традиции духовного руководства. Трансформация горизонта ожиданий от духовника не столько отражает эмпирическую реальность, сколько становится своеобразным конструированием будущего. Она явным образом обладает спецификой, поскольку связана не с представлением о прогрессе, а с попыткой восстановить «первоначальную» и утраченную духовность в ответ на модернизацию и секуляризацию. Полученная в ходе исследования палитра смыслов позволяет объяснить неоднозначность употребления понятия «духовник» в современной практике Русской Православной Церкви."

элемент монашеского одеяния (греч. (ἀνάλαβος); слово встречается в переводе Устава патриарха Алексея Студита (XI в.), а также в оригинальной древнерусской литературе - «Сказании о черноризском чине» Кирилла Туровского втор. пол. XII в.

аналавы находят "в древнерусских монашеских погребениях: они представляют собой переплетения из четырех кожаных плетей, соединенные плетеным крестом"

"В XVII в. в требниках под воздействием греческой традиции аналавом начали называть отдельно полы славянского куколя с изображением крестов, несмотря на то, что такое наименование было абсурдным, поскольку в славянской традиции куколь не разделился на два предмета."

"Появление слова похабъ в древнерусской письменности связано с двумя переводами с греческого – «Историей иудейской войны» Иосифа Флавия (XII в.) и «Житием Андрея Цареградского» (не позднее середины XII в.). Прослеживая контексты слова похабъ в древнерусской письменности, можно заметить три особенности: 1) как и греческие обозначения юродивого, похабъ первоначально означало вообще безумца; 2) кроме самого раннего этапа, это слово связано исключительно с «юродскими» текстами; 3) слово похабъ сохраняется в определённой традиции «юродской» агиографии и благодаря ей."

"к рубежу XVII–XVIII вв., когда было создано краткое житие Василия Нагого, произошло как бы взаимное наложение двух словообразовательных и смысловых рядов: с одной стороны, цсл. похабъ – похабный – похабьство и, с другой стороны, рус. похабный – похабник – похабство и др. В первоначальном значении ‘безумец’ слово похабъ перестало употребляться, а в переносном значении ‘притворный безумец, юродивый’ стало ассоциироваться с бесстыдством и срамословием, возможно, воспринималось как книжный вариант слова похабник"

"Одновременно с процессом изменения (расширения) значения происходило вытеснение слова похабъ на периферию терминологии юродства"

В проложном житии Василия Великого, созданного на рубеже XVII-XVIII вв., "в контексте поведения юродивого значения цсл. похабный ‘присущий безумцу, безумный’ и рус. похабный ‘непристойный, сквернословный’ теперь не только пересекаются, но совпадают. Похабная и похабьство становятся синонимами понятию юродственное"

«К числу заимствованных [в первой трети XIX в.] слов, у которых появляются новые, не основанные непосредственно на прежней семантике, значения, относится слово идея (новое значение „понятия о чем-либо, воплощение высшего начала“). . . . Новое значение слова идея реализовалось в сочетании с родительным падежом имени (идея чего-либо) и абсолютивно.»

Слово встречается в текстах XVIII в. Широкое распространение оно получило в 20–30-х гг. XIX в., явившись родоначальником целого гнезда слов, получивших смысловую автономию. Это потребовало смысловой дифференциации и терминологизации слова идея. Словарь 1847 г. рассматривает его как синоним слова мысль, а также в значении „понятие, представление в уме какого-либо предмета“ (отсюда сочетание идея чего: идея жизни, идея государства). С другой стороны, в употреблении с 30-х гг. слово идея все чаще становится синонимом слов убеждение, воззрение

"Впервые в расширенном, философском значении слово идея использовалось в языке Радищева и прочно вошло в фонд философского словаря в 40—60-х гг. XIX в."; "В 20—30-е гг. XIX в. под влиянием философии наметилось применение слова идея в качестве литературно-критического термина."

В основу семантической истории слова очерк легло значение «контур, очертание» (конец XVIII — начало XIX в.). Оно возникло в разговорном языке художников и стало вытеснять высокое книжное слово очертание. «Слово очерк было разговорно-конкретнее. По своему морфологическому строю (бессуффиксное отглагольное образование) оно было более приспособлено к тому, чтобы совмещать в себе значение действия и его результата.» В 20–40-е гг. XIX в. живописное значение слова очерк переходит в область литературы. Из живописного значения «эскиз, контур» вырабатывается значение «литературное произведение, содержащее краткое выразительное описание чего-нибудь». «На почве его выросла серия новых производных слов: очеркист, очеркистка, очеркистский, очерковый, очеркизм.» «В системе современного русского языка слово очерк ближе к книжному стилю, чем к бытовой устной речи. Это слово — интеллигентское, литературное.»

«В статье Белинского 40-х годов это слово начинает употребляться в значении особого жанра повествовательной литературы, точно воспроизводящего быт той или иной среды, действительность, виденную и изученную.» «В статье „Взгляд на русскую литературу 1846 года“ Белинский указывает на новизну этого термина, отмечает, что именно в 40-е годы новый жанр литературы получил название физиологического очерка.» В 40-х годах XIX в. «процесс терминологизации этого слова еще не был завершен» (он еще требует беспредложного управления родительным падежом: очерки русского простонародья и под.)

В конце XVIII в. — первой трети XIX в. слово употребляется прежде всего в «живописном» значении («общие контуры изображения, первый набросок картины», т.е. то, что с середины XIX в. определяется словами набросок, эскиз). Почти до середины XIX в. очерк употребляется и как синоним слова очертание («линия, ограничивающая видимый предмет»). К середины XIX в. оба слова приобретают переносный смысл и расходятся (очертания будущего; очертания драмы и под., т.е. предметное значение не утрачивается). Очерк теряет свое конкретное, пространственное значение и связывается с кругом литературных образов («первоначальный общий набросок, эскиз», т.е. связь с прежним, более узким значением сохраняется). Уже с 30–40-х гг. начинает складываться употребление слова применительно к литературному жанру, который получает особенно сильное развитие в демократической литературе 40–70-х гг. (в противовес жанрам романтическим, сюжетным). С середины века становится также обычным и обозначение очерков как отдельных научных и публицистических статей, заключающих общую характеристику какого-либо предмета

В статье описана история слова "с момента фиксации в первой четверти ХIХ века", статья "включает анализ процесса терминологизации и вытеснения первоначальных значений в середине ХIХ века, стабильность семантики в последующий период"

"Впервые «кальвария» мелькнула в русском языке в XVII веке, появившись в переводе текста середины XVI столетия. Под «кальварией» подразумевалась черепная коробка, черепной свод [Филин (ред.) 1980: 34], начальное же звено семантической эволюции разбираемого слова связано со смысловой моделью «голова, лоб, череп» → «вершина горы, выступ, голый склон и проч.»"

В XIX в. лексема стала встречаться чаще - "использовалась для обозначения географических объектов: как название «местечка» указана «Кальвария» в «Периодическом сочинении об успехах народного просвещения» [НарПросв 1809: 282], то же наблюдаем в юридических документах ... и «Географии» К. Арсеньева"